Гвардии рядовой Иван ЦЕЛИЩЕВ в Кенигсберге доказал:
и один вятский — воин
Как-то раз, оказавшись в гостях у красноярского ветерана Ивана Целищева, бравшего штурмом две немецкие столицы — Кенигсберг и Берлин, я листал юбилейный альбом о боевом пути 2-й гвардейской танковой армии. Каково же было мое удивление, когда в квартиру позвонили, и на пороге возник бравый дедок. Небольшого росточка, крепко сбитый, он вошел в комнату, доставая из-под полы горячительный «мерзавчик» ради встречи. Легок на помине фронтовик оказался: страницу с его снимком в альбоме я только что перевернул.
— Знакомься: Радий Алексеевич Логинов, 2-я танковая, — представил мне хозяин своего армейского друга.
По лезвию бритвы
Как тут не восхититься этим войсковым соединением, которое через толщу лет и перетряски в государственном устройстве, сменив постоянное место дислокации — город Фюрстенберг, по-прежнему, теперь уже в приватном порядке собирает друзей. Их все меньше и меньше, но они и сегодня остаются Резервом Верховного Главнокомандования, каковым считалась 2-я гвардейская танковая армия в годы войны. Зато уж марш-броски свежих сил, настоящих бронированных кулаков становились решающими и в Польше, и в Померании, и в Восточной Пруссии, когда требовалось взламывать глубоко эшелонированную оборону в самом «логове фашистского зверя».
Это выражение тех, фронтовых времен очень верно отражало суть вещей: чем ближе к границам Германии, тем отчаяннее шли бои, изощреннее становились способы отмщения стремительно наступавшему противнику. Враг мастерски «делал Кузьму» и, создавая приманку, минировал все: даже бесхозные велосипеды в бюргерских дворах. Пожелает русский Иван прокатиться — на воздух взлетит! Захочет снять часы с поверженного солдата вермахта — тоже мало не покажется.
Рядовой 18-й инженерно-саперной бригады Иван Целищев на собственной практике уяснил, как печально может обернуться пристрастие к трофеям, потому ничего из Германии не привез. Если, конечно, не считать бритвенный станок с латунной ручкой. Он и сейчас как новый. Пользовался бы ветеран супер-прибором и дальше, да руки уже не те. Этот подарок сделали ему отцы-командиры, когда пришла пора долгожданного дембеля, да и гвардеец, возивший армейское начальство, отличился. Правда, на литературном поприще, выступив как заправский куплетист:
Живем в немецком старом
доме,
Кругом диваны и ковры,
Но это все отдать бы можно
За наши русские дворы…
Бритвенный прибор, если разобраться, не только память о службе в Центральной группе войск в Германии. Это скорее некий символ того, что в действительности представляла собой работа сапера: он и в самом деле шел как по лезвию бритвы, делая все для того, чтобы проход позади него был абсолютно чист.
Но по иронии судьбы в польском городке Кутно именно на минах и подорвался «студебеккер» Ивана Целищева, правда, никто из отделения не пострадал, лишь отскочили балансиры у заднего моста вездехода, да бойцы попадали ниц. Требовался серьезный ремонт, а от своей части фронтовик отставать не желал. Тогда и помогла солдатская смекалка: за канистру спирта в мехмастерских, перебив номера, заменили машину. Всякое случалось на войне.
— Чем для меня была война? — переспрашивает Целищев и довольно быстро находит ответ: — Возможностью испытать себя. Мне, деревенскому сироте, никто ничего не подсказывал, я сам решил попасть на фронт. Поначалу не получалось: и ростом не вышел, да и вес на перловых супах не наберешь. Вот и ломал голову: как же мне проскочить медкомиссию и отправиться на войну?
От «черепахи»
до «самолета»
Воскресным днем 22 июня 1941 года, стоя на часах в летнем лагере ремесленного училища, Ваня Целищев участвовал в военной игре, еще не зная, что она, война настоящая, вероломно ворвалась в судьбу Александровска, небольшого уральского городка. Как будто специально накликали беду юнармейцы, заранее изготовив деревянные винтовки и весело вскидывая игрушечный арсенал на плечо. Выходит, каждая из поделок оказалась именно тем самым ружьем, которое по-чеховски непременно должно было выстрелить.
О том, что случилось нечто чрезвычайное в жизни страны, пятнадцатилетний паренек сообразил, когда из города в расположение лагеря верхом прискакал вестовой. И вот уже директор училища, выполняя святую обязанность начальника сборов, направил хвост сигнальной ракеты в сторону лесистой горы. По планам сражения высоту предстояло штурмовать, но теперь это было ни к чему.
— В тот же день мы вернулись в училище, и в актовом зале нам объявили, что мобилизация рабочих потребует их замены, значит, кому-то придется сдавать экзамены экстерном и становиться к станку, — продолжает рассказ Иван Алексеевич, сполна вкусивший и трудовой фронт.
Александровский машиностроительный завод имени Климента Ворошилова, выпускавший технику для горной отрасли, быстро поставили на военные рельсы. Но совсем не стремительно юный Ваня начал выполнять норму — тот самый 151 процент, что определял, где заводчанину находиться: возле «черепахи» или рядом с «самолетом». Так наглядная агитация предприятия заставляла рабочих не спать за станком, а шевелиться, действовать по-стахановски. Соответственно и получать усиленный паек: 800 граммов хлеба полагалось передовику, а в довесок к этой пайке — крупа, макароны, иногда шоколад, что считалось особым продовольственным изыском. Не видел, конечно, такого лакомства простой работяга, и зачастую от недоедания с людьми, которые стояли на ногах по 12 часов, прямо в цехе случался обморок. Голод диктовал свои, жесткие правила, с намеком на то, что выживает сильнейший. В заводском общежитии у Целищева стащили постель: матрац, подушку, одеяло. Краденое на рынке, конечно, сумели реализовать на хлеб. А прежнему владельцу пришлось спать на панцирной сетке, укрывшись форменным пальто и съежившись в комок.
— Ну, думаю, все, копец мне, если не призовут, а я три заявления написал, и все впустую, — откровенничает Иван Алексеевич. — Пришлось свою пайку хлеба сунуть медичке, чтобы прибавила мне лишние сантиметры и килограммы. Вижу, доволен мой военком, призыв у него — что надо. «Ну, Целищев, теперь-то подрос? Тогда приказываю явиться через десять дней на призывной пункт. Кружку, чашку, ложку прихватить с собой». А у меня даже этого добра не было.
Но александровского военкома Ваня Целищев больше не увидел. Нет, никуда не сбежал, не исчез бесследно призывник, не стал дезертиром, почувствовав свободу — гулять десять дней. На родину, на Вятку, его потянуло в преддверии самых больших испытаний судьбы. Тайком сел в литерный поезд, уместившись под брезентовый полог, и вместе с новенькими зенитками — секретной продукцией «опорного края державы», добрался скрытно до станции Оричи. А дальше, до деревни Аксеново, — на своих двоих. В сущности, все сделал правильно. Прикоснулся к своим корням, пращуров помянул и дал на родной земле клятву: будет драться за Отчизну до конца дней своих.
Дядька в первый же день появления на деревне уральского призывника дал дельный совет: — Становись-ка ты, паря, на учет в Советский РВК. Пока повестки будешь разносить, а потом с нашими вятскими на призывной пункт и пойдешь.
Вперед, в ледяной канал!
К победному 45-му Ваня Целищев получил новенький «студебеккер» и был тем самым тертым бойцом, готовым в любой момент прийти на помощь товарищу. Мог вытащить из весеннего бездорожья и ЗИС, и полуторку. Его вездеход, оборудованный лебедкой, это вполне позволял. Одно уяснил солдат, получивший свое боевое крещение на территории Западной Украины: расслабляться саперу нельзя.
В столице Восточной Пруссии, взрыхленной бомбардировочной авиацией, ломались все каноны военного искусства. Штурмовые отряды и группы пехоты, к примеру, усилили саперными взводами. И вспомогательные войска, которые традиционно вступали в сражения опосредованно, вдруг сами стали мобильной структурой, разбирая заграждения, подрывая форты, доты, здания. При штурме Кенигсберга пошли в ход не только огнеметы, но еще и «кошки», ломы, топоры…
В самое пекло города-крепости 2-я гвардейская танковая армия, расправившись с фашистами в Восточной Померании, не попала. Да было бы глупо двигать на штурм танковые лавины, когда почти за каждым метром разворошенного бетонного муравейника мог находиться какой-нибудь безумец с фаустпатроном. Гвардейцы схлестнулись лишь с внешней линией обороны, но и этого было достаточно. На то и укрепляли немцы Кенигсберг, чтобы он мог выступить мощным оборонительным щитом на пути наших войск. Препятствием для прохода танков становилось обилие каналов, разводные мосты.
— Ранним апрельским утром из кабины вижу: дальше проезда нет, — воссоздает ветеран картину продвижения своей бригады по окраинам Кенигсберга. — Канал на пути. Вроде бы и не очень широкий, да берега отвесные, метра два высотой. Хорошо, что мост взорвать не успели, только пролеты развели. Совещаются командиры. Разрешите обратиться, говорю. Я вятский, реку Вятку в детстве переплывал не один раз. А ныром — так вообще по четыре минуты могу. Стрелять начнут, не зацепят, я под водой на ту сторону проскочу.
Вот где пригодилась вятская академия боевого резерва, уроки плавания, что давало босоногое детство. А раз уж объявился доброволец, военная машина закрутилась: бойца натерли жиром, дали боеприпасы, «кошку» и — вперед, в леденящий до судорог канал! Один вид мокрого, полуобнаженного десантника с гранатой в руке переполошил полусонную охрану, не ожидавшую вылазки в столь ранний час. Ничего не успели предпринять немцы, их участь была решена. Рядовой Целищев действовал в точности так, как предписывала памятка всем обладателям гвардейского значка: «Тот не настоящий гвардеец, кто не убил ни одного оккупанта». А сапер сумел еще и пленного взять. За самоотверженные действия по захвату разводного моста и созданию переправы на окраинных рубежах Кенигсберга гвардии рядовой Иван Целищев стал кавалером ордена Красной Звезды. Это был его звездный час. Вот и верь предвзятой поговорке: «Вятские — парни хватские, семеро одного не боятся, а как один на один — все котомки отдадим».
Где-то гремели взрывы, огрызались огнем последние немецкие доты и форты, а части 2-й гвардейской танковой армии уже выводились из предместий Кенигсберга: их путь в составе 1-го Белорусского фронта лежал на Берлин.
Николай ЮРЛОВ
ДУБЫНИН Петр Романович,