По уверенности, полной самодостаточности этого человека легко представить в любой среде: среди путешественников, исследователей, деловых людей. А он охотник из таежной глубинки, известный профессионал.

Живет Геннадий Соловьев в поселке Бахта, имеет охотничий участок 1250 квадратных километров в Туруханском районе. Южно-Туруханский госпромхоз — так именовалось предприятие, куда относился этот участок и где тридцать лет ведет свой промысел Соловьев.

Прежде охотники работали на государство, добывали пушнину, ягоду, рыбу. Имели план и обеспечение под него: провиантом, заброской вертолетом. Тайга была полна охотников, давала местному населению средства для жизни.

С перестройкой все изменилось. Охотники стали предпринимателями с арендой участков. А  с выходом Закона «Об охоте» «зависли в воздухе»: между районной администрацией, лесхозом и охотинспекцией. Чтобы скорректировать ситуацию, в районе создали некоммерческое партнерство «Туруханское промысловое хозяйство». Лицензии на добычу объектов животного мира теперь получают здесь. Но постоянное ожидание в перемене законов не дает уверенности промысловикам.

— Каждый момент можешь провалиться точно в яму, — замечает Соловьев.

Но тайга остается тайгой, а промысел — промыслом.

Принимая у меня в прихожей дубленку, что «искрила» статическим электричеством, Геннадий Викторович прошелся по качеству иностранных одежд.

Прежде россиянки носили легкие, но теплые беличьи, заячьи шубки. Сейчас в ходу меха китайского производства или синтетика. Белку, зайца охотники в тайге не берут: стоят копейки. Единственный зверь, который, как прежде, ценится высоко, — соболь. Предмет не только роскоши и богатства, но и здоровья, он популярен за рубежом. 95 процентов добываемого в России соболя через аукционы отправляется за границу.

Бахта — «соболиный» поселок, известный енисейским левобережным «баргузином». В 1950-х годах сюда с Байкала завозился самый красивый, востребованный баргузинский соболь, который прижился в этих местах. «Баргузин» — главный хлеб туруханских охотников.

Весь вопрос в их мастерстве, в умении добыть ценного зверя. Да еще, может быть, в некоторых не совсем ясных моментах — ограничениях по его добыче, время от времени муссируемых в научных кругах.

— Сколько нужно лицензий на соболя, столько охотник их возьмет, и это правильно, — считает Геннадий Соловьев.

Соболь — зверек пластичный. Веками его добывали, и на генетическом уровне закрепилось усиленное воспроизводство. При излишнем росте популяции начинаются болезни и эпидемии: потомство массово гибнет.

Охотник, знающий жизнь соболя, его повадки, всегда может решить, добыть или оставить зверя. Как правило, решение принимается в пользу «добыть». Исключение составляют, может быть, отдельные участки тайги, где разбросаны поселения староверов. Семьи у них многочисленные, сыновья, подрастая, выходят на участки отцов. Площади дробятся, становятся небольшими, и выбрать пушного зверя с собакой не стоит особых трудов.

Таежные обитатели нуждаются в осторожном к себе отношении: и крупные звери, и малые птицы. В госпромхозах не всем, в том числе профессиональным охотникам, давались карабины. Сейчас это оружие в ходу у городских любителей. Хотя, казалось бы, зачем? Для самообороны лучше всего подходит двустволка: убойная сила у нее большая с близкого расстояния. Карабин дальнобоен и бьет что ни попадя. Особенно жаль беззащитную птицу. Глухарь, взлетев при опасности, садится метров через триста и чувствует себя спокойно, а это при выстреле из карабина верная смерть.

Казалось бы, поселок Бахта в туруханской тайге далеко, тут не может быть случайных людей. К сожалению, нет. По уставу Туруханское промысловое хозяйство может выдавать лицензии охотникам-любителям на закрепленный участок охотника-профессионала. Правда, при этом должно обговариваться согласование. Но какое тут согласование, когда до районного центра 500 километров!

На соболя любители не охотятся — не тот уровень. На мушку попадают в основном лоси и птица. Сколько возьмет любитель глухарей при одной лицензии — дело его личной совести. У хозяина же участка, испытанного профессионала, каждый зверь и птица на счету. Он знает, где, когда и сколько позволительно взять у природы. А пришлый любитель, не понимая того, может в один миг разрушить баланс сложной природной системы.

Бич местной тайги — туристы. По Среднесибирскому плоскогорью, впадая в Енисей, протекает почти пятисоткилометровая горно-таежная река Бахта, любимая туристами-водниками. Раньше причалит катамаран либо надувная лодка — разведут люди костер, сварят уху и отправляются дальше. С некоторых пор оккупировали водную гладь туристические компании одного из центральных районов. Построили несколько баз, закупили быстрокрылые «Хиусы». И началось: мелкие притоки и речушки, где воспроизводится рыбное поголовье, вычерпываются. На базах бросовыми пищевыми отходами прикармливаются медведи. Случившиеся нынешним летом трагедии, когда один приезжий  погиб, а другой был искалечен, — от таких прикормленных мишек.

Таежный промысел — тяжелое, небезопасное дело. Что заставляет человека в одиночку отправляться и месяцами оставаться в тайге, обрекать себя на многодневные переходы по бестропью, зимние ночевки у костра, единоборство с диким зверем и быть вполне  довольным жизнью?

— Деньги здесь не самое главное, — замечает Соловьев. — Кто идет в тайгу за деньгами, долго в ней не задерживается.

Среди бахтинских профи, как ни странно, преимущественно бывшие горожане. Игорь Агафонов из Питера, Михаил Тарковский из Москвы. Настоящим охотником, наверное, надо родиться.

— Это что-то от Бога, — рассуждает Геннадий Викторович. — Одного тянет рисовать, другого петь, а третьего исследовать мир. Лично меня манила тайга и образ жизни охотника.

Видимо, потому в молодости, после службы в армии, в красноярской «девятке», он оказался в енисейской тайге.

Сыновья Геннадия Викторовича, Денис и Андрей, хорошо знают, с чем был связан на службе отец, оба окончили Красноярский аэрокосмический техникум. Оба ушли в тайгу, имеют свои угодья. Промысловиком стал и младший сын Кирилл, ветеран боевых действий на Кавказе.

«Мои наследники», как любовно называет Соколов-старший своих сыновей, безусловно, толковые, смышленые парни. Но они молоды, вот и трепещет в тайном беспокойстве родительское сердце: уж он-то знает, с чем приходится сталкиваться на тропе его ребятам.

— Медведь-шатун в тайге — в восприятии многих и «жутко», и «красиво», — рассуждает Геннадий Викторович. — Но главная опасность у охотника не медведь, а он сам.

Не заметил путник на дальнем переходе, что промокли спички, вот и замерз под кедром. Был такой случай в поселке.

А человеку, ступившему в тайгу, надо быть предельно «включенным». Нельзя полагаться на «автопилот» — необходимо осознавать каждое свое действие, что оно может повлечь за собой, уточняет мой собеседник.

Высокая квалификация охотника достигается опытом. В идеале, именно к этому пониманию должна приходить молодежь, но она сегодня иная. Геннадию Викторовичу не довелось получить образования. Зато сколько книг перечитал он в жизни: художественных, научно-популярных, исторических! Молодежь не заставишь — компьютер всему замена. А это уже другое развитие личности!

Лет через десять-пятнадцать охотники будут иными. Какими? Вероятно, сообразно времени, новому строю жизни, где на первый план зачастую выходит вопрос: а что это стоит?

Раньше на гайнование белки выходили поселками. Теперь, похоже, это никому не нужно:  шкурки дешевы — значит, не стоит ее добывать. Не надо знать, как по чернотропу выследить белку, читая по снегу следы, взять соболя.

— Жалко профессию, которая, как ни крути, уходит, — горько вздыхает охотник Соколов.

Сибирь веками славилась таежным промыслом. Сейчас государство только на соболе имеет немалый доход: налоги платят промысловики, перекупщики, зарубежные покупатели. Но какой неиспользованный потенциал таит наша тайга! Километрами стелятся красные ягодные поляны. Орех, грибы, шкуры животных, деликатесная дичь, не считая растительного сырья, — все это может дать и дает только тайга. При условии сбора, переработки, создания специальной отрасли.

Но пустеют заброшенные охотничьи избушки. Редеют, умирают поселки. Единицами остаются в них признанные мастера-охотники. Поберечь бы, позаботиться об этих представителях традиционного сибирского племени, которые не имеют никаких преференций и льгот, стоически перенося все трудности с транспортом, жизнеобеспечением, сбытом продукции.

Без профессионального добытчика, распорядителя, эколога, ставшего незаменимым звеном в общей цепи традиционного биологического природопользования, красноярский Север многое потеряет. А без его огромной любви к природе поблекнет, станет беднее и тише.

…В краевой центр Геннадий Соловьев выбирается редко, по случаю. Оказавшись в городе, через пару дней уже думает вернуться домой. Нельзя сказать, что он противник цивилизации, но многое не приемлет. Не любит цирков, зоопарков, куда в детстве водил сыновей. Тяжело смотрит передачи по телевидению об охоте. Нет, не охоте — убийстве! — в африканских саваннах. И на мой вопрос, хотел бы он вдруг оказаться в Африке, Геннадий Викторович впервые за весь наш разговор весело рассмеялся:

— У нас в тайге своя Африка, даже лучше!

С тем и уехал на горную речку, в суровую, но вечно прекрасную и любимую енисейскую тайгу.