Когда сделаешь доброе дело, «на душе играют ангелы».Минувшая осень была до того теплой, что в ноябре запахло весной. На лесных опушках появились грибы, ивы выбросили почки, а мыши-полевки вывели новых мышат. Грибы собрали и съели, почками полюбовались, а о полевках даже не подумали. Ну, вывели так вывели. Чему удивляться? И без того на даче у бабушки Вали они всю кору на яблоньках погрызли.
Зима или лето — в мышином гнезде все равно тепло. Спи себе да пей мамино молоко. Мыши, как кошки, собаки, да и мы, люди , вспаивают детей молоком. Поэтому и млекопитающие! Хотя лично мне мышку, которую сосут пять или шесть мышат, представить трудно. Но сосут же!
Все бы ничего, но в этот раз молодые мышата появились совсем не ко времени. У этих грызунов закон: лишь немного подросли, родители прогоняют из гнезда, чтобы те осваивали новые угодья. Хочется тебе оставлять мамино гнездо или нет — без разницы. Уходи, иначе искусают.
Это только у нас, людей, Илья Муромец лежал на маминой печи 33 года и прикидывался немощным. Когда наконец согнали, оказалось, никакой не немощный, а даже богатырь.
В селе, где я когда-то жил, тоже так было. Гриша Самура с мамой до сорока лет в хате сидел. Все хилый да убогий. Даже в армию не взяли. Если бы тетка Ольга не вышла замуж за деда Губаря, сидел до сих пор.
А так дед забрал тетку Ольгу в свою хату, а Гришу забирать не пожелал. Тому пришлось слезать с печи и переходить на собственные хлеба. Перешел! Женился, родил двоих сынов, в нашей школе стал председателем родительского комитета. Даже учителям делал замечания.
Но Грише мама Ольга оставила хату вместе со всем добром, а мышат гонят из родного жилища, в чем есть. Мы с Райским и его другом Михайловичем видели это своими глазами.
Когда ударили морозы, и навалило сугробы снега, сели в «жигуленок» и отправились на подледный лов. На каждом меховая куртка, ватные брюки и двойные сапоги. Бывает, вода выступает из лунки, поэтому верхние сапоги из резины, зато внутренние — теплее не придумаешь. Да еще со стельками. Правда, у Райского с Михайловичем стельки войлочные, зато у меня из нубы.
Этому научили оленеводы. Каждый раз, перед тем как выходить на дежурство, нужно закладывать в сшитые из оленьего меха сапоги небольшие снопики сухой осоки-нубы. Во-первых, тепло, во-вторых, по заверению пастухов, нуба забирает из ног усталость. Можешь даже в конце смены обогнать любого оленя. Так вот, наловили мы окуней, возвращаемся к оставленному у берега «жигуленку», а в пробитой колесом снежной канаве сидят три полевки. Толстые, пушистые, словно маленькие медвежата. Это мама-полевка детей из родного гнезда на мороз выдворила, чтобы, значить, осваивали новые угодья. Они и рыскали по сугробам, пока не свалились в нашу канаву, добежали до колеса, и стоп. Наверх не выбраться, назад не хочется, вперед не пускает колесо. Сбились в кучу и тихонько замерзают. Сообщаю своим друзьям-товарищам, что в таком виде мышей ожидает верная гибель. Мужики это понимают, но что делать? Райский предлагает тихонько выехать на дорогу, там никакой канавки уже не будет, дальше пусть, мол, разбираются сами. Михайлович советует собрать мышей в коробок, довезти до первого мусорного контейнера и бросить туда. Он даже крыс таким способом отправлял на свалку. Ни одна не вернулась.
Я запротестовал. Дорога — это та же канава, только шире, но машины там не стоят, а ездят. Долго ли угодить под колеса?
На свалке целая стая ворон. Уж там нашим полевкам верный крантец. Нужно спасать на месте. Эти полевки могли побежать в любую сторону, но решили, что спасутся только у нашего «жигуленка», а мы их подставим. Нужно прокопать канавку к ближней березе. Обычно у ствола снег не такой плотный, к тому же между корней всякие пустоты, вот туда полевок и переселим.
Прокопали канавку, устроили даже пару норок, они же перебрались к березе, и никуда. То ли очень замерзли, то ли нас боятся? Вот тогда-то и пригодилась моя нуба. Снял сапоги и высыпал на полевок ворох перетертой осоки, а Райский с Михайловичем прикрыли сверху еловыми лапами. Получился замечательный дом. И теплый, и вкусный.
Я думаю так потому, что сам греюсь нубой, а олень считает ее настоящим лакомством. Оставишь на тропе самый аппетитный гриб-боровик, за которым он готов бежать на край света, понюхает и отвернется. Не нравится, значит, что человеком пахнет, а за нубой, лишь начнешь вытряхивать сапоги, ломятся всем стадом. Хотя всякой осоки вокруг заросли. Значит, после моих ног она обрела особый вкус. А чем полевки хуже?
Постояли мы у березы, пожелали новоселам счастья и покатили домой. Обычно в это время у нас разговоры только о прошедшей рыбалке, а сейчас о полевках. Да все с шутками-прибаутками. Райский интересуется, хорошо ли мою ноги, а Михайлович — не вытряхнул ли я полевкам на голову и носки. Подначиваем друг дружку, смеемся.
Настроение самое хорошее. И все потому, что если сделаешь доброе дело, на душе играют ангелы. Во всяком случае, так заверяла моя бабушка Марфа. Вот они до самого дома и играли.
Станислав ОЛЕФИР, писатель, таежник
ДУБЫНИН Петр Романович,